Ронни буквально не помнит жизни без нее. Без этих страстных поцелуев. Без ее прекрасного голоса. Без объятий. Без теплых вечеров. Без безудержного секса. Без ощущения абсолютного счастья, которое появляется, только когда они рядом. Все, что было до-, словно окутано мраком. В жизни-без-гвендолин есть только пустота, истерики и слезы. Немного алкоголя и совсем чуть-чуть наркотиков (только родителям не говорите, это секрет). У жизни-без-гвендолин привкус отчаяния и боли. И он не нравится Форду от слова совсем. Потому что рядом с ней ему сносит крышу. Но в хорошем смысле. Рядом с ней он забывает обо всех своих проблемах. Рядом с ней он счастлив и — черт — крайне удовлетворен во всех смыслах.
— Мы вообще ни о чем не договаривались, — Ронни довольно улыбается и говорит тихо-тихо, почти не слышно. Его голос отдает хрипотцой от происходящего безумия. Он ощущает возбуждение каждое клеткой своего гребанного тела, но так чертовски сильно не хочет спешить. Он хочет довести Гвендолин до исступления. Хочет, чтобы она умоляла его не останавливаться. Хочет, чтобы все ее тело покрывалось мурашками от его прикосновений. Чтобы она кричала от удовольствия, а не просто стонала. И он точно добьется своего.
Он целует ее уже, наверное, в миллионный раз, но будто бы в первый. Чувствует, как быстро и рвано в груди трепещет ее неспокойное сердце. Опускается ниже. Оставляет отметину под ключицей. Бледная кожа горит и наливается кровью. И Ронни доволен своей работой. Он чувствует возбуждение Гвендолин своими губами. Слышит ее тяжелые, шумные вдохи. Это похоже на помешательство. На зависимость. На что-то совершенно ненормальное и запрещенное законом. И он продолжает целовать. Продолжает оставлять отметки. Продолжает свою игру.
Он растворяется в ее прикосновениях без остатка. Теряет всего себя. Когда она притягивает к себе, он не смеет сопротивляться. Ее желания — закон и главная цель в жизни Ронни. Он запоминает каждый ее поцелуй, бережно оставляя в памяти даже самые незначительные моменты. Как сейчас. Слова, сказанные в порыве страсти, могут не знать ничего. А могут быть целым ебаным миром. Он целует ее с такой страстью, какую не видел ни единый другой человек во всех возможных мирах. Целует так, будто бы в следующую секунду может потерять. Отстраняясь, проводит пальцами по щеке, оставляет поцелуй почти у самого уха — нежный и осторожный. — Вообще в моих планах было довести тебя до оргазма... — Форд вновь целует ее, заводя обе руки к изголовью кровати. Отрываясь, произносит простенькое заклинание, почти неслышно, чтобы Гвендолин хотя бы немного полежала смирно. Маленькое подобие наручников, которое очень просто расколдовать. Только вот нужно ли?
— так что не сопротивляйся.
Ронни оставляет короткий поцелуй на ее губах, а после оказывается у ее ног. И как же он не любил джинсы, черт возьми. И спустя долгую минуту они оказываются на полу. Форд все еще слишком пьян, чтобы снимать скинни с кого-то по взмаху руки. — Черт, не надевай их больше, — Байрон возмущенно хмурит брови, но это ненадолго. Он пару секунд наслаждается телом Гвендолин, и его губы вновь растягиваются в улыбке. — Нельзя быть такой прекрасной, Гвен... — Он шепчет это куда-то в район живота, а после начинает хаотично оставлять поцелуи на ее безупречной коже. Спускается от пупка ниже, медленно и осторожно, пальцами левой руки почти невесомо проводит по внутренней стороне бедра... и что-то внутри подсказывает, что она выскочит из простеньких оков прямо сейчас и вновь окажется сверху. А пока Ронни наслаждается моментом.
